В застенках СБУ есть политзаключенные, которые могут не дожить до обмена
Юрий Апухтин не понаслышке знает о тяготах тюремной жизни. Один из лидеров харьковского сопротивления, координатор общественного движения «Юго-восток» провел три года в СИЗО, вышел на свободу во время обмена в декабре 2017 года. Юрий Михайлович побеседовал с корреспондентом «Ритма Евразии» о проблемах политзаключенных на Украине.
– В конце года прошлого вы сообщили о голодовке харьковского заключенного Дворникова, с которым вам случилось пересекаться в одной камере. Что можете сказать о его деле?
– Я сидел с ним в конце 2015-го или начале 2016 года, четыре-пять дней. Владимира перебросили ко мне случайно. Ведь политическим запрещено сидеть в одной камере вместе. Перед этим по команде администрации его пытались избить сокамерники. Поэтому и получилось, что в суматохе перевели Дворникова, чтобы его не трогали, к другому политическому, т.е. ко мне.
Я с ним долго беседовал по поводу предъявленного ему, Виктору Тетюцкому и Сергею Башлыкову обвинения: взрыв возле харьковского Дворца спорта в феврале 2015 года – якобы это их рук дело. Их избивали в течение нескольких дней. Потом водили на расстрел, ставили на колени, стреляли над головой. Володя рассказывал мне, что в результате всех издевательств они вынуждены были признаться в том, что на них вешали. Но когда их привезли в суд, они отказались от своих показаний, полученных под давлением. Адвокаты добились, чтобы Дворникова и его товарищей обследовали медики. В медицинском заключении зафиксированы многочисленные ссадины, синяки, раны, травмы головы. У кого-то были травмы внутренних органов. По требованию адвокатов было возбуждено уголовное дело военной прокуратурой против сотрудников СБУ. До сих пор – никаких результатов.
Дворников, Тетюцкий и Башлыков действительно встречались в день теракта возле метро по своим делам, по бизнесу. Больше никаких доказательств в обвинительном акте нет. Нет никаких подтверждений, что они занимались взрывчаткой и т. п.
– А на чем базируется обвинение?
– Единственное, что там есть, – это акт о проверке коврика в автомобиле Дворникова: якобы там обнаружены микрочастицы грунта с места взрыва. Но это трудно назвать доказательством. Когда машину конфисковали, можно было положить туда всё что угодно. Приведу такой пример. В харьковских судах с 2014 года рассматривалось дело двух милиционеров из Луганской области. Они работали в Рубежном, на территории, подконтрольной Украине. Летом 2014 года их машину остановили на блокпосту силовики одного из тербатов, направленных в зону «АТО». Рубежанских милиционеров долго избивали, потом увезли в местную «управу». Автомобиль доставили туда без них, а на следующий день его «обыскали». В машине «нашли» ящик с тротиловыми шашками (кажется, 16 штук). На подброшенных боеприпасах не было отпечатков пальцев задержанных милиционеров. Но это не помешало следствию сфабриковать дело против рубежанских милиционеров по «террористической» статье. Я сидел с одним из них, Романом Владимировым, и знаю детали этой истории.
Возвращаясь к харьковскому делу о взрыве у Дворца спорта, надо сказать: в обвинительном акте по Дворникову не было никаких доказательств, что взрыв произведен с его телефона. Была зафиксирована SIM-карта, с которой произведен нулевой звонок на взрыв. Через несколько месяцев нашли в переходе метро человека, который продавал SIM-карты, в том числе эту. И он дал показания (не знаю, как там его «уговорили»), что когда-то знал Дворникова и тот купил SIM-карту. И вот таким образом Володю привязали к взрыву.
– В заявлении о голодовке Дворников говорит о различных методах давления на политзаключенных, практикуемых администрацией.
– Володю, как я уже сказал, перекидывали из камеры в камеру. Он был в 12-й колонии, сейчас вернули обратно в СИЗО № 27. Этот способ давления – стандартная схема, которая проделывается со многими. Человека перебрасывают в другую камеру – вслед за этим производятся обыски, изымаются телефоны, чем подстегивается нетерпимое отношение сокамерников к этому заключенному.
Тетюцкого (с ним я дважды пересекался в 2017 году) держали в корпусе, где камеры для пожизненного заключения и карцер. Там есть две камеры, где содержат таких заключенных, которых как бы и нет. Тетюцкий сидел там по полгода, уже и свыкся с этим.
Борьба продолжается: Владимир Дворников, Виктор Тетюцкий, Сергей Башлыков (слева направо)
– А кто из политзаключенных взят на карандаш тюремным начальством?
– К Марине Ковтун, к Игорю Джадану и к тому же Дворникову администрация относится очень неприязненно. Марина борется за права заключенных. Она писала жалобу в региональное управление по вопросам исполнения наказаний, указав на явные нарушения: нарушаются нормы выдачи продуктов, не поступает гуманитарная помощь и т. д. За это ее и прижимают. Когда планировался обмен в 2016 году (так и не состоявшийся), Марина была в списке. С ней проводили беседу об обмене. А в декабре 2017-го ее в списки не включили. Видно, там администрация постаралась.
Игорь Джадан, харьковский врач, публицист, сидит в СИЗО с весны 2014 года. Я с ним пересекался в судах. Сейчас мне постоянно приходит информация о нем. Игоря действительно постоянно травит администрация. Его неоднократно сажали в карцер. Он всегда пытался отстаивать права, не только свои. Не знаю, влияло ли в конце 2017 года руководство тюрьмы на списки обмена, в которые Джадана не включили… Но думаю, что влияло. Вместе со мной меняли парня, который шел по одному делу с Джаданом.
– В 2017 году поступала разноречивая информация о том, согласны ли вы ехать на обмен. И, кажется, вас повезли туда уже после того, как вы отсидели свой срок…
– К моменту обмена я отсидел три года (шесть лет по «закону Савченко»), срок был погашен. О том, как я оказался на обмене, уже писали СМИ. Другой вопрос – откуда пошел слух еще в 2015 году, что я не хочу участвовать в обмене.
– Откуда?
– Есть такой одиозный харьковчанин Андрей Бородавка, в 2016 году депортированный из Москвы. Он называл себя то правозащитником, то журналистом. Весной 2015 года Бородавка позвонил моему харьковскому другу Мише, находившемуся в Питере, и сказал, что Апухтина нет необходимости вносить в список: мол, он сидит в «золотой камере» и не хочет оттуда уходить. На внесение в список на обмен он вряд ли мог влиять – разве что косвенно. Но он в поисках кормушки на правозащитной теме пытался изображать важность, осведомленность, причастность.
В то время Бородавка делал всё возможное, чтобы меня не меняли. Скорее всего, делал это «от души», а не по команде из СБУ. Такие люди часто делают гадости, предают не за деньги или по принуждению, а «от души».
– Но важно ведь не как это делается, а зачем?
– Бородавка – провокатор по натуре. У нас с ним были очень неприязненные отношения и до событий 2014 года, и во время событий. Весной 2014 года я никогда не пускал его на заседания координационного штаба. Кто ты такой? Ты кого-то представляешь? А он настойчиво просился…
Потом я обратил внимание на такой момент. Есть определенная направленность, по которой СБУ работает: опорочить людей, реально участвовавших в сопротивлении. Делается это на будущее, чтобы за ними тянулся соответствующий шлейф: мол, они где-то что-то сливали, предавали, на чем-то наживались. И Бородавка со своей компанией, по всей видимости, на это работает. Возможно, его используют втемную, как человека, потенциально способного на гадости.
Месяца два назад в Харькове было объявлено о создании общественной организации «Русская диаспора в Украине». Ее презентовали один из нацистов и один из людей, входивших в движение «Юго-восток», – Сергей Пивень. В «Юго-востоке» он участвовал только в оформлении документов, ни к чему не был причастен, в том числе и к финансированию. Но, видимо, парня сильно прижали. Из его интервью я понял, что ему вложили в голову то, о чем кликушествовал и Бородавка: о разворованных деньгах и т.п.
Но не стоит сильно отвлекаться на людей, занимающихся грязными делами, хотя «в лицо» их надо знать. Лучше вспомнить о тех людях, которые с нетерпением ожидают следующего обмена.
– Давайте напомним о них…
– Понимаю, насколько тяжело харьковским политзаключенным, ожидающим известий о новом обмене. Сейчас опять ведутся разговоры об этом. Очень многое зависит от тех донецких и луганских людей, которые будут везти списки в минскую переговорную группу. И надо, чтобы в этих списках обязательно были имена Мехти Логунова, Ларисы Чубаровой, Марины Ковтун, Игоря Джадана, которых не допустили к прошлому обмену. Мехти Логунову сейчас 84 года. Всем надо понимать: есть такие политзаключенные, которые могут просто не дожить до обмена. Наверное, надо ставить и так вопрос, что раньше массового обмена следует отпустить с обеих сторон по 5-10 человек, чье освобождение не терпит отлагательств по состоянию здоровья и подобным обстоятельствам.
– А Красный Крест, европейские инстанции интересуются подобными обстоятельствами?
– У людей, находящихся в невыносимых условиях, есть много жалоб. Но где это будет услышано? В ЕСПЧ можно подавать жалобы, когда пройдены все судебные инстанции. Единственное, с чем можно туда обращаться до вынесения приговора, – это нарушения при задержании, нарушения содержания в тюрьме. Таких случаев масса. Игоря Джадана сначала похитили и избили, после держали три недели в больнице под чужим именем, а потом только задержали официально. Но будет ли рассматривать ЕСПЧ такие нарушения?
В принципе к нам в СИЗО регулярно приходили представители Красного Креста, ООН. Они беседовали напрямую, без администрации. И я встречался с ними, и Джадан. То есть информация до них доходит. Но ничего не предпринимается, вот в чем дело.