The American Conservative: Как Брексит взорвал иммиграционные табу Запада
Трудно уследить за дебатами по Брекситу. Сегодняшняя британская политика состоит немного в другом: жёсткий и мягкий Брексит, ограничение обратных тенденций, осложнения с Шотландией, ещё более напряжённые отношения с Северной Ирландией и Ирландией, масштабный раскол внутри партий и даже между членами семей.
И, конечно же, присутствует видимое политическое унижение Терезы Мэй, которая кажется достаточно милой женщиной, хотя надо задуматься, почему тому, кто выступает против Брексита, доверено вести о нём переговоры с Европейским Союзом.
Дебаты увязли в экономических сложностях, которые идут на пользу тем, кто хочет, чтобы Британия забыла о результате референдума и осталась в ЕС, или тем, кто надеется, что сомнения и замешательство создадут поддержку новому референдуму, во время которого утомлённое общество сдастся и скажет, что всё это слишком сложно и, должно быть, элите всё лучше известно.
Британский конфликт Брексита похож на то, как американский политический истеблишмент разбирается с президентской победой Дональда Трампа. Не было никакой альтернативы, кроме как позволить Трампу стать президентом, но его программа до сих пор в судах, а Великая Старая Партия смогла сопротивляться и препятствовать ему провести любые значимые законодательные акты. Пока это даёт свои плоды — при всех своих твитах Трамп на деле не сделал ничего конкретного, кроме проведения некоторых рецептов неоконсервативной политики в отношении Ирана. (Хотя он сместил ряд вопросов, которые можно обсуждать, что может быть важно в долговременном плане).
Ключевой момент, который надо осознавать в отношении конфликта по Брекситу, состоит в том, что основная проблема тут — не экономика, а иммиграция.
В отсутствие иммиграционного потока, инициированного Тони Блэром, приверженность Британии к ЕС оставалась бы интермедией среди Тори, а не стала бы центральным местом политики, как случилось в прошедшие три года.
Несмотря на направленные против чернокожих расовые бунты 1958 года и знаменитую речь Эноха Пауэлла «Реки крови», десятилетие спустя и до эпохи Блэра политический класс Британии обладал своего рода консенсусом по иммиграции. Приемлемый политический дискурс был тщательно антирасистским, а радикальная риторика воспринималась, как табу. Всё же иммиграция удерживалась на умеренном уровне. Свободное перемещение из бывших колоний было отменено в 1961 году, и партия Лейбористов едва ли возражала. И хотя консервативный истеблишмент ранее осудил Пауэлла, Маргарет Тэтчер продолжала тему в более мягких выражениях: «Британский характер так много сделал для демократии, для закона… что если и есть какой-то страх, которым мы могли бы быть охвачены, люди будут реагировать, и будут весьма враждебны к тем, кто прибывает». Лейбористы, неизменно враждебные к Тэтчер, не видели тут проблемы. Как писал Эрик Кауфман в своей недавней книге «Белый сдвиг» (Whiteshift) (из которой взята часть последующего анализа), «В Британии обсуждение ограничений было даже на уровне элиты, тихие возражения против иммиграции рутинно озвучивались в кабинете министров, отражая общественное мнение».
Всё изменилось с приходом Блэра в 1997 году. Его Новые Лейбористы оторвались от рабочих корней своей партии и были охвачены идеей крутой мультикультурной Британии. Его кружок проиммигрантских советников в 2000 году рекомендовал правительству использовать массовую иммиграцию, чтобы сделать страну поистине мультикультурной, «утереть нос Правым в вопросе разнообразия и представить их аргументы устаревшими».
Блэр увеличил количество доступных «экономических» виз, и уровень иммиграции вскоре вырос в четыре раза. Его мультикультурализм был ревностно миссионерским, словно Британия стремилась к мировому лидерству в стремлении отвергнуть традиционную политическую культуру. Это никогда не было особо популярно вне Лондона, но социальные табу против расизма, тем не менее, удержали всё вне сферы общественного обсуждения.
Но не навсегда. Иракская война Блэра ударила по популярности его правительства (можно написать интересное эссе о связях воинствующего внутреннего мультикультурализма и столь же воинствующей внешней политики), да и взрывы в метро Лондона в 2005-м, устроенные рождёнными в Британии детьми иммигрантов из стран Третьего мира, делу не помогли. Впервые с 1970-х на местных выборах начал набирать силу Национальный фронт, крайне правая партия (в отличие от французского Национального фронта).
Политики Тори начали задаваться вопросом высокого уровня иммиграции в начале 2000-х, не показывая этого электорату. Но позже в том же десятилетии положение изменилось. Твёрдое большинство белых британцев предпочитало снижение уровня иммиграции, опросы по этой проблеме проводились впервые в 1960-х. Но теперь стало новостью молчание иммиграции — это стало очень важным для существенно большего количества людей. После 2005 года проводившие опросы стали отмечать, что избиратели Лейбористской партии из числа рабочего класса отвлеклись от озабоченности иммиграцией. Иммиграция считалась наиболее важным вопросом только каждым третьим избирателем, и когда в 2010 году Тори вернули себе большинство, это был основной вопрос для тех, кто передал свои голоса от лейбористов Тори.
Дэвид Кэмерон не был из числа правых Тори, и хотя выражал желание сократить иммиграцию до времён, предшествовавших Блэру, он оказался неспособен это сделать, будучи премьер-министром. Обязательства Британии перед ЕС были тому препятствием. Но проблема иммиграции вышла из тени, и основным выгодополучателем оказалась Независимая Партия Соединённого Королевства, настроенная против членства в ЕС. На самом деле, хотя Британия уже многие годы спорит об экономических вопросах Брексита, немногих британцев тревожит ЕС, который кажется не связанным с их повседневной жизнью. Их волнует иммиграция.
И проблема ЕС придала вопросу те чувства, которые ранее отсутствовали. Обсуждение ЕС позволило критиковать уровень иммиграции без того, чтобы оказаться во всё ещё мощных антирасистских нормах Британии. Поначалу модель ЕС концентрировалась на обсуждении иммигрантов из числа восточноевропейцев, что было не расистским и потому вполне законным. В то же время это дало рост популярности Партии Независимости, чья поддержка после 2009 года постоянно росла. После получения 16% голосов на европейских выборах Партия Независимости начала привлекать избирателей, недовольных тем, что Тори оказались не способны сделать ничего, кроме разговоров об иммиграции. Билборды Партии Независимости с лозунгом «Вернуть контроль», акцентировали внимание на том, что ЕС отказывал Британии в праве контроля собственных границ. Как выразился лидер Партии Независимости Найджел Фаррадж, «Целью было привлечь умы людей к тому, что иммиграция и Европа — одно и то же, и что мы бессильны».
К потрясению элиты Британии, победил Брексит. Лагерь «за» оставаться не имел ответа на вопрос иммиграции. Они просто делали акцент на том, что называлось «Проектом страха», предупреждая о крупных экономических волнениях, который предположительно вызвал бы уход из ЕС. После голосования, отставки Кэмерона и замысловатых усилий Терезы Мэй вести переговоры по Брекситу, предмет «Проекта страха» — передвижения товаров, а не людей — снова был поднят во главу обсуждений.
Это та область, где экономические элиты имеют намного больше контроля над соответствующей информацией. Таким образом, они сумели ввергнуть ситуацию с Брекситом в неразбериху. Но что бы произошло (я бы предсказал, с небольшой долей уверенности, что некая версия договорённостей Терезы Мэй, полумягкий Брексит в итоге получит парламентское большинство), но вопрос иммиграции останется. Когда-то освобожденный от издавна ограничивавшего его обсуждение табу и ставший законной частью национального дискурса, он не может оставаться умозрительным.