Путин, санкции и страх божий: Роман Носиков о недоверии Запада к собственному народу
Помню, как-то на церковном собрании в храме преподобного Андрея Рублева на Мичуринском проспекте один из прихожан решил поднять актуальный вопрос.
— Батюшка! Все мы знаем, что Запад загнивает… — начал он.
— Загнивает, — быстро и как-то превентивно согласился батюшка. — Но, как хорошие христиане, радоваться мы этому не будем.
Заключительное «не будем» батюшка произнес с натугой — будто закрывал какой-то невидимый чемодан, из которого могло вывалиться не то белье, не то геополитика или еще какая нравственность.
Впрочем, батюшка согласился, что все болезни и горести — от грехов. Не согласиться было невозможно. После чего громко закашлялся и споткнулся. Так и перешли от геополитики и теологии к запоям, сборам на лекарства, передаче детской одежды, крестинам, венчаниям и отпеваниям. К рутине, из ниток которой и плетутся чудесные узоры эпосов и байопиков.
С тех пор прошло никак не меньше десяти лет. Утекло много воды. Пролилось немало крови. Многое изменилось.
Если раньше мы могли говорить о том, что Запад загнивает нравственно, а вот мы народ-богоносец, и говорилось это в узких «клубах по интересам», то сейчас ситуация принципиально другая. И поговорить мы можем о другом загнивании.
Президент России Владимир Путин во время визита в Париж выступил за свободу Интернета.
«Если мы хотим реализовать принцип свободного доступа к информации, к ее потребителям, гражданам наших стран, то мы должны не закрывать административным путем что-то, не ограничивать что-то с помощью политических и административных структур», — заявил Владимир Владимирович.
Составление «различного рода списков, советов, которые должны принимать решения, какие средства информации хорошие, а какие плохие», — совершенно недопустимо, это ничего общего не имеет с демократией, добавил российский президент.
Владимир Владимирович очень удачно выбрал место, чтобы поднять тему: в сентябре министр вооруженных сил Франции Флоранс Парли представила доклад о мерах борьбы против «русской пропаганды». Мер предлагалось целых 50, включая отказ в аккредитации таким российским СМИ, как RT и Sputnik. Это те же санкции, как ни крути.
Путин и по этому поводу нашел, что сказать. Но статус президента не позволил ему перейти рамки приличий, и от этого выданная им формулировка изрядно потеряла в точности. То есть ситуация такова, что в рамках приличий ее во всех нюансах описать не представляется возможным.
А нюансы таковы, что руководство нашей богоспасаемой страны в кои-то веки совершенно доверяет народу. И не собирается ограничивать его в потреблении информации, полагая, что народ и сам отлично разберется, где правда а где нет, и отличит незабудку от дерьма. Потому как народ у нас своеобразный, но справедливый, духовный, но умный, любопытный, но сообразительный. И на нашей стороне — правда. Поэтому народу мы доверяем и в то, что говорим, — верим.
Нетрудно заметить, что Франция придерживается прямо противоположного мнения по поводу того, как нужно поступать с информацией и стоит ли доверять народу самому решать, что считать незабудкой. Дело это настолько серьезное и государственное, что занимается этим министерство обороны. Оно обороняет народ Франции от информации RT и Sputnik, а государственных чиновников Пятой республики — от вопросов, которые могут задать российские корреспонденты.
Естественно предположить следующее: минобороны Франции полагает, что французский народ не в состоянии определить самостоятельно, чему верить, и что ответы французских чиновников на русские вопросы могут лишь усугубить ситуацию.
То есть, с точки зрения Парижа, французы — это бараны, которых надо сторожить не смыкая глаз, не то разбегутся. Желательно сторожить с собаками. С точки же зрения Российской Федерации, ее граждане — уже взрослые и сами разберутся, кто тут Папа Карло, кто Тортилла, а кто Алиса с Базилио.
Стоит добавить, что ситуация с российскими СМИ в других странах Запада отличается от французской не очень сильно. За российскими журналистами охотятся и в США, и в Великобритании. Про выбравшую «европейский шлях» Украину и говорить как-то неудобно.
С другой стороны, подобное положение дел позволяет российским СМИ набирать к себе все более интересных деятелей мировой журналистики. Потрясающе, но они идут на российские контракты за свободой слова. Есть чему удивиться, не правда ли?
И, конечно, есть чему позлорадствовать и кому пособолезновать. Чем гордиться. Ведь на нашей стороне — Истина. Однако проблема в том, что даже вопиющая неправота оппонента не гарантирует нам патента на эту Истину.
Подобный самообман и выросшая из этого гордыня как раз и привели наших оппонентов на край пропасти — когда после победы в холодной войне они уверовали в свою окончательную правоту и даже исключительность.
Принимать чужой страх за свою силу можно. Но нужно ли? Это дорого и недолговечно, как и любое опьянение.
Как же отнестись к недоверию Запада в отношении собственного народа: со злорадством или лицемерием? Все такое приятное…
Мне кажется, что между тем и другим стоит выбрать страх божий.
Страх божий — это вовсе не боязнь кого-то, кто сильнее и может наказать. Это способность человека посмотреть на себя другими глазами. Посмотреть на себя сверху и испугаться пропасти между тем, каким Отец тебя задумал, и тем, что ты из себя сделал. Кем ты должен быть и кто ты есть.
В этот момент всегда хочется заняться чем-то рутинным, что потом, как ни странно, и становится материалом для биографов и историков.