«Не страдай, меня это ранит!»: Алина Фаркаш о том, как нам запрещают горевать

Стоит вам вслух сказать о своих проблемах, как тут же набегут «светлые человечки» с советами «понять и простить обидчика». Пойми, прости и перестань, пожалуйста, говорить вслух о том, что вам больно. А то им, видите ли, неприятно. Алина Фаркаш рассуждает о том, почему мы вовсе не должны этого прощать.

Стоит заикнуться о том, что вы на кого-то злитесь или обижены, как тут же набегают светлые человечки с советами «понять и простить» обидчика. Они обязательно прибавят, что тот, кто не простит, непременно заболеет раком, а также будет страдать от неудавшейся личной жизни и многочисленных заболеваний (это помимо рака, конечно). Я долго думала, что все это идет от писательницы Луизы Хей, которая советует лечить рак (и все остальные болезни) медитациями и светлыми мыслями, а также непременно спрашивать себя, зачем вселенная послала вам эти испытания.

Но в реальности — проблема гораздо глубже. Дело в том, что в нашей культуре, особенно среди хороших интеллигентных девочек и мальчиков, не принято проявлять эмоции, тем более негативные.

Когда мы в детстве плакали, нам первым делом говорили прекратить это делать. И тут же сообщали, что мы переживаем из-за какой-то глупости. «Ну, хватит плакать! Это же совсем не больно!» Я сама ловлю себя в тот момент, когда уже открываю рот, чтобы сообщить дочери, что ей — не больно. И чтобы она прекратила плакать. Я ничего не могу поделать, это пытается вырваться из меня на автомате.

Тем более нельзя было злиться, возмущаться, чувствовать обиду или ревность и испытывать желание немедленно придушить обидчика. Это было «фу, как некрасиво! девочки так не говорят!» и «будь выше этого!». В моей семье и во всех интеллигентных семьях вокруг — был жесточайший запрет на негативные эмоции. Можно было разве что испытывать сильное горе после смерти близкого. Да и то считалось, что на такое способны только взрослые, а дети «ничего не понимают».

Все это привело к тому, что люди не только не умеют выпускать свои чувства, адекватно их выражать, но также не умеют реагировать на сильные эмоции близких и окружающих. Я много наблюдаю, например, за поведением людей в моей группе поддержки в фейсбуке.

Одно из самых распространенных «утешений» — это слова о том, что «они не стоят ваших слез», «не обращайте внимания», «не реагируйте так остро» и так далее. То есть «прекратите чувствовать то, что вы чувствуете». Проблема в том, что если бы человек мог это сделать, у него бы не было этой проблемы. А она есть.

В любом горе, даже в самом маленьком, человек проходит пять стадий принятия: отрицание, агрессия, торг, депрессия и принятие.

Например, у моего знакомого — нежного интеллигентного профессора — украли на вокзале сумку с документами, деньгами и компьютером, где были его научные работы за последний год. И вот он с невиданной, совершенно несвойственной ему страстью говорит о том, что он бы того вора хотел бы лично избить, даже убить, что он бы с радостью смотрел, как тому отрубают руку, как делают с ворами в мусульманских странах. И я понимаю: он, взрослый человек, мужчина, чья жизнь настолько разумна, спокойна, управляема и подконтрольна — столкнулся с неуправляемой стихией. Он чувствует, что его поимели, изнасиловали. А он в этой ситуации — абсолютно беспомощен. Его переполняет ярость и желание вернуть контроль над своей жизнью. Вместе с агрессивными, злыми словами выходят его злость и его страх. Мне тоже неуютно, я не очень понимаю, что отвечать на такие слова человеку, известному своим здравомыслием и доброжелательной мудростью.

А потом приходят они. Светлые человечки. Которые говорят, что «это всего лишь вещи». И «это не тот повод, чтобы так злиться». И «перестаньте уже об этом думать». А также: «Не держите эту злость в себе, она разрушает, простите этого человека, вам сразу станет лучше!»

Но чтобы не держать в себе злость — ее надо куда-нибудь выпустить. Ну хотя бы рассказать знакомым, что бы ты сделал с вором, если бы встретил его на своем пути. Это безопасно — и для тебя, и для вора. И при этом очень помогает выпустить пар. То есть заставлять человека, переживающего какую-либо потерю, немедленно перейти от стадии агрессии к стадии принятия — так же бессмысленно, как дергать морковку за хвостик в надежде, что она от этого быстрее вырастет.

Вокруг нас ходят тысячи, миллионы людей, которые усилием воли запретили себе чувствовать. И которых возмущает, когда другие — вдруг — все же что-то чувствуют.

Усталая мама, до смерти замученная крошечными погодками, жалуется подругам: она так устала, хочется иногда выброситься из окна или выбросить туда детей, выспаться и потом кинуться вслед за ними — и в ответ слышит про то, что «дети это счастье» и «как вы можете такое говорить?!» Тем, кто решился пожаловаться на отношения с мамой, немедленно подскажут, что мама скоро умрет и «вы себе локти искусаете, а будет поздно».

Однажды, когда мне было лет десять, мы с папой ехали куда-то в огромной пробке. У меня была температура, к тому же меня укачало и сильно тошнило. Я плакала и хныкала всю дорогу, просила приехать быстрее и вообще прекратить мои мучения. И вдруг папа ужасно на меня накричал. А ему это было совсем несвойственно. Я заплакала еще горше: «Мне так плохо, а ты на меня еще и кричишь!» «Но что я могу еще сделать, — ответил папа, — если моему ребенку плохо, а я не в силах помочь?!»

Я думаю, что примерно тем же руководствовался папа подруги, который предложил забыть об изнасиловании, о котором она ему рассказала. «Выброси это из головы, — сказал он, — прекрати об этом думать все время, сейчас же все хорошо? Зачем вспоминать снова и снова?!» Он даже дошел до того, что обвинил дочь в том, что та испытывает «какое-то изощренное удовольствие» от того, что все время вспоминает то событие. А ведь все было просто: дочери нужно было пережить это, одна она не справлялась, ей нужен был папа, который бы обнял, который бы плакал вместе с ней, который бы сказал, что он бы того мужика изрезал бы на мелкие кусочки, что он бы жизнь отдал за то, чтобы в тот вечер оказаться рядом с ней и защитить ее.

Но папа лишь — попытался запретить переживать и накричал на нее за то, что ходила вечером гулять с собакой. Совсем не потому, что он — плохой человек и равнодушный отец. Он очень любящий отец. Который не умеет ни переживать горе, ни помочь пережить это горе близкому. Он может лите сказать: «Немедленно прекрати чувствовать то, что ты чувствуете! Мне больно от этого! Меня это ранит! Починись! Снова стань моей веселой маленькой девочкой, у которой в жизни не было ничего плохого!»

Человек, которому не дали пережить горе, которого, как морковку, тянули за хвостик для того, чтобы у окружающих снова сложилась благостная картина мира, надолго застревает в одной из стадий.

У кого-то это депрессия, у многих — агрессия. Часто — пассивная агрессия. Непрожитое горе, запиханное, затолканное в самые глубины подсознания, исподволь отравляет и управляет. Заставляет ожесточаться и прекратить как чувствовать, так и сочувствовать. Заставляет говорить в ответ на сообщение, например, о выкидыше: «Да ничего страшного, у всех бывает, нового родите! Ты же молодая, здоровая, у тебя вся жизнь впереди!» И да, я считаю, что их, этих людей, можно понять. Но прощать — вовсе не обязательно.