«Мама меня проклинала и грозилась сдать в детдом»: как известный блогер жила в цыганском таборе
Известный блогер Джаналиева рассказала, как все детство обслуживала цыган
История Радмилы Джаналиевой похожа на сценарий кинофильма — в детстве она оказалась с матерью в цыганском таборе. Ей удалось сбежать. В 16 лет забеременела, а в 18 лет села в тюрьму, где провела 8,5 лет. В 2014 году Джаналиева освободилась и стала рассказывать о своей жизни в соцсетях, а на ее блоги подписались миллионы человек. Издательство «Бомбора» выпустило книгу о жизни Радмилы — «Я Рада. Девушка, которая выбралась из ада (Инстазечка)». «Газета.Ru» публикует отрывок с согласия издательства и автора.
Я родилась в 1987 году в Талды-Кургане, городе на юго-востоке Казахстана. Важно, что я казашка, а не цыганка, как считают многие из-за того, что меня крестили в семье цыган — но об этом я расскажу позже.
Мои родители познакомились, когда мама училась в пединституте. Про нее можно было сказать «умница и красавица» — за ней бегало много парней. Папа же был барабанщиком: играл в местном модном заведении под названием «Телефон» по соседству с университетом. Так их знакомство и случилось: студенты часто наведывались в клуб по пятницам и выходным, чтобы выпить и отдохнуть после тяжелой учебной недели. Заглянув туда как-то поздним вечером с подружками, мама увидела местного музыканта и была им совершенно очарована — с первого взгляда влюбилась в парня, что заставлял ее девичье сердце биться в такт его ритмам.
Папа одаривал маму всем, о чем только могла мечтать девушка в те времена: уделял ей внимание, заботился о ней, всячески обхаживал и ухаживал, угощал вкусностями (и это в те голодные времена!). В общем, влюбиться без памяти в красивого, популярного и обаятельного молодого человека было достаточно легко. Их история походила на сказку, в которой все заканчивается свадьбой и заветным «жили они долго и счастливо».
Но жизнь не всегда балует нас, и моим родителям не суждено было быть вместе.
Мама забеременела мной на втором курсе, и это создало достаточно много проблем. Почти все они сходились на моем отце. Оказалось, он уже был женат: по казахским традициям родители выбрали для него супругу. Между ними и подавно не было тех нежных чувств, которые отец питал к моей маме. Однако ничего не поделать: от первого брака у него родилось трое детей, и за них надо было нести ответственность. Так, почти все заработанные деньги отец отправлял в другой город — финансово содержать 2 семьи было бы в тягость. Но даже не это было самой главной проблемой. Быть незамужней и беременной считалось неслыханным позором, так что даже при большом желании мои мама и папа не могли быть вместе — я не обрадую вас хэппи-эндом. Своему возлюбленному мама так ничего про меня и не сказала, но твердо знала, что аборт делать не будет. Она решила справляться своими силами: пока училась и работала, с моим воспитанием ей помогала разве что ее тетя Майра.
Переломный момент в наших с мамой судьбах случился в 1988 году, когда мне был год от роду. Она тогда ходила в больничку (Больничка — уменьш. от больница; небольшая больница, обычно в сельской местности. — «Газета.Ru»), навещала дальнюю родственницу, у которой никого из близких не было, приносила ей еду. Там-то они с Иваном и познакомилась. Молодой и видный цыган, он оказался в той больнице на условиях вольного поселения — после отсидки нескольких лет за убийство. Несмотря на его незавидное прошлое, между ними довольно быстро завязалась дружба. Они встречались, часто проводили время, гуляли вместе со мной. Как-то раз Иван даже пришел к нам в гости, а потом — снова и снова…
Как сейчас его помню: высокий, с черными как смоль длинными кудрявыми волосами до плеч и добрым лицом. И именно кажущейся доброте в его лице я всегда верила, всегда надеялась на нее. Иван имел привычку разговаривать громко и хлестко: ты мог дернуться от его возгласа, от резкости его высказывания, но его глаза… Все равно оставались добрыми. Иван был чувственным, мужественным и харизматичным человеком, который целиком и полностью завладел вниманием моей мамы.
«Он тебя на руках носил, на шее катал, игрался. Мне показывал фотоальбом, где были снимки трех его детей. Говорил, мол, у тебя ребенок, и у меня дети — давай воспитывать их вместе. А то их мать ушла, и я теперь совсем один остался», — рассказывала про него мама. Ее не смутило, что Иван сидел, да еще и за убийство. Она лишь подумала, что раз детей воспитывает, то и мужчина, стало быть, хороший, семейный. Подумаешь, совершил ошибку — с кем не бывает? Она, вероятно, посчитала, что исправительная колония изменила Ивана, сделала его лучше. Так моя мама безоговорочно поверила этому человеку и последовала за ним.
И тогда случился наш переезд в Россию, в город Курган. Иронично получилось, не находите? Прям настоящий цикл: родилась в Кургане и уезжала тоже в Курган, только другой, открывая новую главу жизни…
Для моей матери, уроженки Казахстана, такое было неожиданным: чтобы кто-то просто взял и предложил выйти замуж, чтобы кто-то просто взял и сказал, что увезет жить в другое место. Мама привыкла к гуляющим казахам, которые неохотно берут на себя ответственность и уж тем более не предлагают руку и сердце на первом этапе знакомства. Уехать с Иваном в Россию означало оставить всех родственников — все равно что предать семью. Душевные метания мамы были очевидны: с одной стороны, есть твои близкие — любящая сестра, мама, остальная родня и друзья, а с другой — молодой человек, который обещает совершенно новую жизнь, обещает заботиться о твоем ребенке, любить его безусловно и стать лучшим отцом. Абсолютно неизведанные ранее чувства, которые вызвал переезд, захлестнули мою маму с головой. Конечно, ее вдохновляла мысль, что можно начать жизнь с чистого листа: рядом с любимым, в окружении новых интересных людей. Россия казалась ей тогда билетом в светлое будущее, необыкновенной возможностью, и то, что Иван был бывшим заключенным, ее никак не тревожило.
В итоге волею судеб мы оказались в Курганской области, и с этого момента для нас двоих все изменилось раз и навсегда.
Я не знаю, жалеет ли об этом решении мама сейчас, уже после всего случившегося, но одно скажу точно: если бы я могла создать машину времени и повернуть время вспять, то никогда бы не позволила ей совершить ту роковую ошибку. Не дала бы ни единого шанса согласиться на переезд. Я бы мертвой хваткой вцепилась в ее ногу, если нужно, приросла к ней на месте, долго кричала и плакала — до тех пор, пока руки не онемели бы держать ее, пока не осипла глотка…
Но жребий брошен, и мы оказались в Кургане.
Я хорошо помню место, в котором мы жили: коричневый забор вокруг огромного участка, на нем расположился не менее огромный дом, рядом с ним — конюшня с двумя лошадьми (одну из них звали Туман, и я часто прибегала к нему прятаться и плакать после побоев отчима). Поначалу меня впечатлял многоэтажный дом с хорошим ремонтом, летней террасой, кучей комнат и ковров… толстых тяжелых ковров, которые в одиночку мыла я. До сих пор как в страшном сне снятся крошечный тазик с мыльной водой, грязная пена, убитые щетки и вечно красные руки. Спали мы на матрасах и как придется, и если первое время я ложилась вместе с бабушкой — матерью Ивана, то потом началась игра «кто успел, тот и съел» — приходилось отбивать себе место для сна. Все потому, что в доме нас было много: я, мама, Иван, его родители и две сестры, трое его детей. И если на мою долю выпало складывать за всеми матрасы и драить ковры, то маму ждала участь самой настоящей прислуги. Ей снова и снова приходилось готовить на всю эту ораву — еда сметалась за секунду. Она бесконечно мыла за всеми горы посуды — никто никогда не предлагал ей помощь. Белья для стирки было так много, что таскать его приходилось в двадцати мешках до ближайшей прачечной. Одним словом, никому не было дела, что я и мама не были членами семьи — у цыган мы превратились в обслуживающий персонал.
Поначалу мы зарабатывали на жизнь, кстати, не трюком со спящим младенцем в переходе, а продажей одежды. Мама и Иван оптом заказывали кучу всякого барахла: зимние куртки, меховые шапки и многое другое. Они с отчимом брали весь товар и уезжали «в тур» по городам: стучались в каждую квартиру и мастерски, по-цыгански, продавали, убеждали людей купить эти куртки и шапки в 10-20 раз дороже, чем те стоили на самом деле. Меня часто брали в поездки, так что весь тот период запомнился ощущением постоянного движения: плацкарты и купе, гулкий стук колес, чай в поезде, набитые сумки у нас в руках. От Ивана, правда, проку было крайне мало: отчим почти все время пил и никогда не рвался таскать огромные баулы с одеждой на продажу.
Я всячески старалась помочь маме, насколько возможно, но все равно не могла избавить ее и от малой доли нашего тягостного существования. Получалось, что моя мама зарабатывала деньги на всю семью, в одиночку вела быт, заботилась обо мне, но что хуже всего — она считала это нормой и терпела! Терпела вечно пьющего отчима, вечно бьющего ее отчима, что я то и дело невольно спрашивала себя: «Почему она мучается? Почему не уходит? Почему не заступается за меня?» Ведь нередко в попытках защитить ее от отчима побои получала я. Но уйти она не могла: боялась остаться одна в незнакомой стране с двумя детьми — мной и моим братом Сашей, которого она тогда только вынашивала под сердцем.
Беременность, кстати, никак не сказалась на поведении Ивана: мама все так же таскала тяжелые сумки, все так же готовила на всех и драила дом, все так же терпела пьяные выходки и постоянные измены. Бывало, она даже уезжала со всеми куртками и шапками на несколько недель, чтобы хоть как-то держать всех нас на плаву. Когда нам приходилось расставаться, я долго не могла унять слезы и порой часами сидела на пороге дома в ожидании, что мама передумает и вот-вот вернется обратно. История Хатико, не иначе.
Такие одинокие недели не прошли бесследно для меня. Если с мамой я чувствовала хотя бы какую-то заботу, хотя бы какой-то комфорт (а если у нас были гости, то ощущала что-то отдаленно похожее на безопасность — Иван не позволял себе избивать нас при чужих), то без нее я была совсем беззащитна. Моя чуткая и ранимая натура стала отличной мишенью для жестоких детей Ивана: они всячески убеждали, что моя мама мне неродная и что она только ждет, чтобы избавиться от меня, сдав в детдом. Представляете, я поверила в эту чушь (или…?). Причем настолько, что лет до девяти называла бабушку «мамой». Дети Ивана тоже так ее называли, потому что родная мать их бросила.
Однако в моей памяти по сей день живут и пульсирующей болью отдают все моменты, в которых мама кричит на меня, проклинает, говорит, что лучше бы я не рождалась, грозится сдать меня в детдом.