Либеральная тусовка у Совка
На полумертвую в 89-м страну натягивают костюм хеллуинного монстра и заставляют этого монстра бояться. И сейчас, дескать, может проснуться и тяпнуть до полусмерти, а тогда – вообще не подходите близко, соотечественники, страшно!
Необходимо подвергнуть ревизии еще один миф. О том, что главными симпатизантами Советской Империи (уничижительно – «Совка») является пропутинское большинство, «ватная Россия» или как сейчас модно говорить – глубинный народ.
Берусь утверждать и аргументировать: всё обстоит с точностью чуть ли не наоборот. Адептами «Совка» во многих его разнообразных контекстах и проявлениях остаются как раз граждане либерально-планетарного мировоззрения. И чем более продвинутым слывет либерал, тем заметней его жгучая связь с проклинаемой супердержавой.
В лице прогрессивных мыслителей, обвиняющих народ в гибельных пристрастиях к советской архаике, мы имеем дело с известной манипулятивной технологией. Переносом на посторонний (а то и враждебный) объект собственных комплексов и поведенческих практик.
Известный видеоблогер Юрий Дудь не так давно презентовал свой новый фильм «Русский Вудсток» – о рок-фестивале Moscow Music Peace Festival, отшумевшем в Лужниках в августе 1989 года. Работу Дудя успели просвистеть до дыр (рэпер Рич издевательски назвал кино «Вдудьстоком») – в частности, за плохую режиссуру. В фильме как бы два самостоятельных сюжета, неубедительно склеенных – фестивально-репортажно-мемуарный, с одной стороны, и хроника лабораторного взлета и естественного падения группы «Парк Горького», с другой.
Необходимо, однако, знать, что за обоими субкультурными явлениями стоял продюсер Стас Намин – и тогда произведение Дудя обретает некую внутреннюю, хоть и в несколько джинсовые тона окрашенную логику. Ругали кино и за непомерную восторженность задним числом, и главным образом – за тотальную мифологизацию события и его хронотопа.
В последнем мне видится момент наиболее знаковый: 1989 год – это уже никакая не перестройка, а держава, летящая в тартарары. «Проклятое прошлое» многократно и во всех вариантах разоблачено, осмеяно и закошмарено; национальные окраины лихорадит, а где-то идет открытая война и резня; Прибалтика ушла по факту и чем всё в ближайшие год-два кончится – ясно практически всем. Многое было понятно даже нам, 19-20-летним пацанам, служившим в тот год в армии и стоявшим на боевых дежурствах, где контакт с внешним миром, сами понимаете, весьма затруднен.
Между тем предлагается вот какой краткий курс – два продюсера, советский Стас Намин и американский Док Макги, решили провести фестиваль модного хард-энд-хеви в Москве и тем самым разрушить символический железный занавес и реальный СССР. Ну еще пацаны подъехали – Оззи Осборн там, Джон Бон Джови, Себастьян Бах… И разрушили. А через тридцать лет в компанию разрушителей взяли тогдашнего трехлетку Юру Дудя – «сочтемся славою, ведь мы свои же люди».
В угоду этой концепции предельно мифологизируется и тогдашний Советский Союз, на полумертвую в 89-м страну натягивают костюм хеллуинного монстра и заставляют его бояться. И сейчас, дескать, может проснуться и тяпнуть до полусмерти, а тогда – вообще не подходите близко, соотечественники, страшно! Всё это понятно, ибо в противном случае лужниковский фестиваль – не геополитический экшн, global history, но обычный бизнес, заурядная коммерческая движуха.
Однако на эмоциональном уровне Дудь, сам того не желая, конечно, включает ностальгию по могучей советской империи, осознание того, что именно она сообщила героям фильма смысл существования на всю оставшуюся жизнь…
Или вот Владимир Сорокин, большой писатель, вдруг переставший быть актуальным, делится с изданием The Insider впечатлениями о нашумевшем проекте «Дау», к которому на первоначальном этапе имел некоторое отношение.
«Дау», кстати, вполне уместен для иллюстрации нашего разговора – в процессе, который долгие годы и казался конечным результатом, фигура гениального советского физика отошла на третий план, а ключевым стало воспроизводство тоталитарного быта и стиля. Интеллигенты, ознакомившиеся с проектом фрагментарно, заметно конфузятся в комментариях, боясь, похоже, и самим себе признаться, что мы имеем дело с неизвестной науке манией автора проекта – режиссера Ильи Хржановского. И гора этой мании родила… нет, не мышь, но циклопическую бессмыслицу, где обнадеживающая привязка к реальности – именно «советское» и «коммунистическое».
Сорокин над былым соавтором иронизирует и вообще показывает, что природу и мотивацию (мессианство в миксе с шарлатанством) затеи понимает прекрасно: «Готовилось нечто грандиозное. Лучшие представители человечества должны были собраться на премьере и содрогнуться. (…) В пустом кинотеатре я один полтора часа смотрел материал о жизни в «институте»: знакомые и не очень постсоветские люди, одевшись в одежду сталинского времени, «отождествлялись с эпохой». У кого получалось, у кого не очень. (…) Знакомый режиссер высказался метафорически: «Не знаю насчет вклада «Дау» в кинематограф, но Илья вырыл труп Совка и забил в него осиновый кол. За это ему спасибо!» Согласен. Главная идея перформанса так и прочитывается. Началась шумная премьера в Париже.
Рассмешила обида зрителей на бардак с показом материалов. Господа, на сцене Постсовок вставляет Совку со стонами, слезами и руганью, а в зрительном зале должен быть абсолютный порядок с попкорном и кондиционером?!»
Однако захотелось поинтересоваться у автора, слывущего превосходным стилистом: вот эти люди на экране – они «не очень знакомые» или «не очень постсоветские»? Как-то у вас, Владимир Георгиевич, не очень внятно прописано. Есть и другой вопрос к без пяти минут классику с репутацией изобретательнейшего постмодерниста: а вот это густое обилие терминов «Совок» и «Постсовок» (я еще не все процитировал) – оно чем объясняется? Неужели настолько плотной и продолжительной их концентрацией в отдельном художественном сознании?
Сценарист и прозаик Ольга Погодина-Кузмина очень точно определила якорные точки подобного типа мышления:
«Понятно, почему диссидентство цепляется за «совок» и тащит из могилы чучело Сталина. Больше никаких смыслов не придумано за 30 лет, ничего нового не предложено. Ни одной гуманистической, созидательной идеи. Интеллектуальное превосходство, тоже состоящее в основном в развенчании советского мифа – изъедено молью, как изношенная шуба. «Облезлый барин» все еще смотрит вокруг с привычным презрением, все выискивает повод блеснуть «сакральным знанием». И не замечает, что и родной ему совок, и постсовок, и диссидентство, и «ужасные кагэбэшники» – все превратились в нормальных капиталистических спекулянтов, которых давно не волнует ничего кроме денег. Нет, его товар все еще продается, но по большей части на экспорт – где тоже еще целые университеты и академии все еще всерьез исследуют «совок» и прочие аммониты».
Но ведь я вам и больше скажу. Плачевное состояние отечественных умов определяется, среди прочего, тем простым обстоятельством, что люди, слывущие интеллектуальными сталкерами, под передовыми явлениями культуры понимают какую-то отрыжку архаических социальных практик.
Так, еще недавно самыми продвинутыми художниками страны считались Петр Павленский и Надежда Толоконникова (которую, кстати, именно Сорокин побудил к социальному творчеству, как Чернышевский – Ленина). Первый возродил в своем творчестве (российского периода) поведенческую модель ГУЛАГовского отрицалова времен «сучьей войны»: прибитая мошонка, зашитый рот и прочий «раб МВД». Вторая, повествуя о лагерных же трудах и ночах, обстоятельно и обаятельно пересказывает песню Юза Алешковского «Лесбийская». (Любопытен единый источник вдохновения двух прославленных творцов). Новым словом в поп-музыке объявлены певицы Гречка и Монеточка, чей творческий поиск явно восходит к влиятельному направлению советской эстрады – детскому эскапизму (диапазон от «Оранжевого неба» до «Синего Зурбагана»).
В литературе за новое слово и скорую классику почитается писательница Гузель Яхина, которая на протяжении вот уже двух романов переписывает обратно в книжку сериал «Вечный зов» с прицелом снова сделать сериалом; меняются не исторические, но идеологические акценты, и то не слишком энергично.
Сами понимаете, народу такие кульбиты не то чтобы не по уму, но как-то не ко времени. В том смысле, что времени на всё это – ностальгию с реконструкцией – элементарно не хватает. Народ эти три десятка лет учился трудному бизнесу выживания и новому врастанию в старую землю, роптал, ждал, когда государство совпадет с ним если не во внутренних, то внешних представлениях о справедливом мироустройстве. Ну да, народ подчас вздыхает о прошлом, которое видит славным или как минимум значительным, об утраченных социальных благах, достоинстве человека и гражданина, противится ампутации исторической памяти…
Однако «Совка» как идеологии (есть еще уродливый термин «совкодрочество», либерального, естественно, происхождения) в подобном образе мыслей куда меньше, чем в оголтелых интеллигентских конструкциях. Народный психоанализ объясняет этот сюжет просто: «с больной головы на здоровую».