«Это не ГУЛАГ». Как устроена жизнь в российских колониях и тюрьмах

Сотрудник прокуратуры — о нарушениях на зоне, жалобах на пытки и о том, почему зеки принимают ислам

В начале октября в Минюсте сообщили, что количество заключенных в российских тюрьмах и колониях за последние 10 лет сократилось более чем в 2,5 раза. Кажется, что постепенно старые воровские порядки на зоне уходят в прошлое. Так ли это, «Газета.Ru» обсудила на условиях анонимности с Иваном (имя изменено) — сотрудником прокуратуры по надзору за соблюдением закона в исправительных учреждениях в одном из регионов на Северо-Западе России.

— Что входит в ваши обязанности как прокурора, работающего с зонами и ФСИН?

— Есть наша прокуратура, и есть исправительная колония. За каждым работником закреплены одна-две ИК, еще могут быть следственные изоляторы. Заместители прокурора курируют соблюдение всех положений Уголовно-исполнительного кодекса РФ и других нормативных актов. Проверяют администрации колоний — а те уже надзирают за самими заключенными.

Мы проверяем и методы воздействия администрации на зеков, как они применяют к ним взыскания и поощрения. Как проводится воспитательная работа. Как устроено материально-бытовое обеспечение. В каких условиях проживают заключенные, выдают ли им полноценно вещи. Соблюдается ли норма жилой площади. Проверяем медицинское обеспечение: хватает ли им лекарств, оказывается ли медпомощь.

Проверяем и то, следит ли администрация за наличием в колонии запрещенных предметов. Иногда приходится самим ходить по отрядам и смотреть, нет ли «контрабанды».

Ну и применение физической силы и спецсредств — это строго регламентировано законом, и мы смотрим, чтобы закон соблюдался администрацией зоны.

Нарушения же со стороны зеков считаются как нарушения со стороны администрации ФСИН — их недоработка. Они же контролируют осужденных.

Часто от надзора осужденному будет ни холодно, ни жарко — он может даже не подозревать, что выявляются нарушения. Мы узнаем о нарушениях в ходе проверок, изучая жалобы зеков и опрашивая их.

— А кто чаще оказывается виноват в нарушении распорядка — заключенный или администрация?

— Одна из причин, почему я даю интервью анонимно — очень часто сотрудники прокуратур не размещают новости о выявленных нарушениях в деятельности других федеральных органов власти.

Чаще всего неправы бывают сотрудники тюремной администрации, а не заключенные. Часто наша работа сводится к тому, что помощники прокурора разбирают многочисленные обращения заключенных, жалующихся на администрацию.

Заключенные хотят, чтобы прокуратура признала неправоту администрации в любом случае. А поскольку сотрудников ФСИН меньше, чем зеков, то у них выше шанс допустить служебную ошибку, поэтому тюремщики чаще несут ответственность в виде взысканий.

— Какие нарушения со стороны сотрудников ФСИН являются самыми характерными и яркими?

— Самое страшное нарушение — неправомерное применение к осужденным взысканий. Например, это безосновательное водворение в штрафной изолятор, ШИЗО. Осужденный претерпевает дополнительные лишения, койки в дневное время поднимаются, и он должен находиться на площади в 4-6 квадратных метра. Покурить может только на прогулке, а все остальное время остается в этом каменном мешке. Туалет хоть и за перегородкой, но смрад от продуктов жизнедеятельности заключенных доносится постоянно. И это сказывается на морально-психологическом состоянии.

Отправить в ШИЗО — одна из самых суровых кар, которые администрация может применить к зекам. И несколько раз мы отменяли взыскания такого рода. Приходили с проверкой, видели заключенных в ШИЗО и находили в материале грубые нарушения — как процессуальные, вроде несоответствующих дат, так и недоказанность факта нарушения, ставшего «поводом» для отправки в штрафной изолятор.

— То есть отправка в ШИЗО может применяться как месть заключенному со стороны администрации?

— На моей памяти не было такого, чтобы в ШИЗО отправляли из-за личной неприязни к конкретному зеку. Но как лицо гражданское, а не госслужащий, я подозреваю, что это эффективный метод воздействия на осужденных. Достаточно собрать полный материал на зека, направить его на подпись начальнику и все — он идет в ШИЗО. А сделать это легко, потому что на зоне очень много ограничений по внутреннему распорядку. Можно докопаться и найти нарушения у арестанта, который просто сидит на стульчике.

— Какую ответственность несет сотрудник ФСИН, если выявляется нарушение?

— В первую очередь — дисциплинарную. Он составил, например, неправильное взыскание с осужденного, и после проверки он получит взыскание сам от начальства. Если это неоднократно происходит — однажды мы отменяли аж четыре взыскания, выдворения в ШИЗО — то можно поставить крест на карьере недобросовестного фсиновца в системе.

Надо понимать, что осужденным и так не самым приятным образом живется, и ШИЗО для них на самом деле не является чем-то значимым. Водворили «на кичу» — и сиди на киче. Но в рамках уголовно-исполнительной системы отмена отправки в ШИЗО — катастрофа для администрации. Попадают под раздачу дежурная смена, которая выявляла нарушения, сотрудники воспитательного отдела, сам начальник, подписавший постановление о водворении в изолятор.

— Какие самые странные нарушения вы выявляли за свою практику?

— Один раз мне пришлось разбираться в устройстве туалета. Поступила жалоба от заключенного, что на сиденье унитаза отсутствует крышка. И мне пришлось разбираться, должна ли быть крышка у стульчака.

Вообще заключенные забрасывают жалобами прокуратуру — даже по поводам, которые ФСИН считает несущественными, например, крышки для унитазов. Или отсутствие досочки на полу.

— Хранение запрещенных веществ или книг — встречалось такое?

— Была одна глупость — нам нужно было сделать показатели по хранению запрещенки. В том числе по книгам. Религиозная литература без штампа о прохождении проверки, например, запрещена в колониях. И мы ходили, смотрели книги в библиотеке колонии, обычно докапываясь до всякой христианской — не православной, а скорее околопротестантской — литературы.

К исламским книгам относятся строже. Обычно на всех мусульманских текстах стоят печати о досмотре. Их проверяют строже по сравнению с христианской литературой.

— Можно ли составить средний портрет российского заключенного?

— Если мы возьмем строгий режим, то там сидят, как правило, бездомные. Либо это весьма нищие сельские жители. Те, кто с юных лет совершает преступления. Обычно — имущественные, то есть кража, разбой и грабеж. Это люди недоверчивые, склонные придерживаться воровских традиций.

К тому же, одна из самых популярных статей у нас — «народная» 228 УК РФ, связанная с хранением или сбытом наркотиков и психотропов.

На строгом режиме сидят рецидивисты — или туда переводят с особого режима даже особо опасных рецидивистов — если те хорошо себя вели.

— А какие еще режимы есть?

— Особый для пожизненников — менее 10 таких колоний по всей России. Потом — особый режим — для особо опасных рецидивистов, совершивших повторное тяжкое или особо тяжкое преступление. Далее строгий режим, там просто рецидивисты содержатся. Либо могут быть строгие колонии для «первоходов» — осужденных в первый раз за тяжкое преступление. После идут колонии общего режима, а дальше — колонии-поселения.

Кстати, на колонии-поселении сидят осужденные за преступления средней и малой тяжести. Там привольнее всего, но надо очень много работать — хоть и можно одеваться в гражданскую одежду. Но нужно валить лес, в общем — физический труд.

— Это не лайт-версия ГУЛАГа?

— Нет, конечно. Это нельзя называть ГУЛАГом. Это не ГУЛАГ. Сейчас ФСИН очень серьезно относится к соблюдению трудовых прав осужденных. И прокуратура за этим следит. Они не привлекаются к слишком тяжелым работам, все работы оплачиваются. Но валить деревья, работать на лесопилке, что-то грузить, работать механиком на колонии-поселении приходится.

— Вы упоминали, что зеки заваливают прокуратуру обращениями. Раньше зоны были «черными» и «красными». И на «черных» вопросы решали по понятиям, да? Сейчас есть такое разделение по колониям? Активизация зеков с жалобами в прокуратуру — это когда появилось?

— Это тенденция последних нескольких лет. Сейчас трудно сказать, есть ли «черные» или «красные» зоны. Могу только за свой регион говорить. Самоуправление арестантов ушло в прошлое. «Черных» зон тут нет. И диктовать свою волю администрации арестанты теперь не могут — всем заправляет начальник исправительной колонии.

Зеки минимально, но соблюдают правила внутреннего распорядка — например, никто уже не ходит в спортивных костюмах, как раньше. Только в робах. Нет такого, чтобы не пускали ФСИНовцев в бараки, потому что их «воровской закон не позволяет пускать».

— Контактировали ли вы с ворами в законе?

— Нет, ни разу в жизни. Но они безусловно еще есть — и их часто транзитом переправляют через колонии по всей России, а там изолируют от остальной массы заключенных, чтобы те на них никак не повлияли.

Я виделся с разного рода бродягами — приверженцами «черной масти». С теми, кто имел какой-то авторитет, но по ряду разных причин его потом утратил. Под конец жизни особо не поблатуешь, фокусы перед администрацией не исполнишь — приходится играть по правилам администрации. И поэтому часто пожилые бродяги могут идти работать, к примеру — а это по понятиям нельзя делать.

Властям бороться с АУЕ (движение запрещено в РФ) и сажать воров в законе просто за их «звание» нужно было, чтобы воровская «черная» масть ушла в подполье, чтобы воры утратили свою власть в колониях. И это сработало.

По статистике, именно после криминализации АУЕ и появления статьи о занятии высшего положения в преступной иерархии (УК РФ 210.1) резко выросло количество запросов арестантов в прокуратуру. Они решили: раз вы с нами «по закону», то и мы с ФСИН будем «по закону».

— А нет замещения «черного» порядка «зеленым» — исламскими тюремными джамаатами?

— Ни разу не видел джамаатов в исправительных колониях — возможно, они есть на Юге страны и в Сибири. Но у нас такого феномена нет, хотя он мне известен.

Банд в российских колониях, как в американских тюрьмах — нет.

Важно отметить, что у исповедующих ислам осужденных самая высокая сплоченность. Многие из них обращают в ислам других зеков.

Но тут есть материальная причина — мусульманам прощаются карточные долги. С них списывают долги после принятия ислама. Тут есть корыстный интерес.

— Что ценится в тюрьмах больше всего в бытовом плане?

— Тюрьма — тотальный институт, как и армия. И там ценится, например, наличие людей с воли, которые могут помочь тебе передачками, посылками, бандеролями. Это самое важное. Связи.

А из материального… Ценится доступ к табаку и чайным напиткам.

— Что можно улучшить в российских тюрьмах?

— Строить новые тюрьмы. Очень много колоний построено 60-70 лет назад. И сделать их комфортнее — это очень сложный и объемный вопрос. Часто кажется, что условия в тюрьмах — это нормальная данность. Но это у меня глаз замылен.

Вообще колонии сейчас стараются разгружать — переводить заключенных в исправительные трудовые центры.

Нужно продолжать политику назначения наказаний в виде принудительных работ. И по возможности избегать лишения свободы — назначать только за крайне серьезные преступления. Простого решения не будет.

— Жаловались ли заключенные на пытки?

— Пытками арестанты очень часто привлекают внимание к своим проблемам. Это очень хороший риторический прием — заинтересованность прокурора в письме сразу же повышается. Но это частенько оказывается пустышкой. «Ко мне применяются пытки, выражаемые в отсутствии дощечки на полу камеры, из-за чего я проваливаюсь» — это слегка обесценивает слово «пытки» в нашей практике.

Если определить пытки как нечто, причиняющее вред здоровью заключенных — то таких случаев не было на моей практике никогда. Не было такого, чтобы кто-то их избивал или мучил в нашем регионе за последнее время. Зеки дрались между собой, ребра ломали — но друг на друга не жаловались. Не положено по понятиям.